Общественный договор — социально-философская теория, объясняющая происхождение гражданского общества , государства , права как результат соглашения между людьми. К необходимости подобного соглашения люди пришли, осознав невозможность обеспечить свои естественные права и безопасность вне государства. Представления о договорных отношениях, лежащих в основе совместной жизни, содержатся уже в воззрениях народов древних Индии, Китая, Японии, Греции.
Учение О. д. опирается на идеи свободного соглашений индивидов по поводу совместной жизни в обществе и на идеи естественного права (присущего самой природе человека), которое, в свою очередь, основано на божественной справедливости , по-своему преломившейся в сознании людей. Например, в античной философии морали общепринятые воззрения на справедливость и выступали в качестве основы права. Нравственные регулятивы, лежащие в основе естественного права, выражены в максимах: «Ничего сверх меры», «Не делай сам того, что ты порицаешь в других» (Фалес). Концептуализация теории О. д. начинается с итальянского мыслителя Г. Гроция (1583-1645) — одного из ранних творцов «юридического мировоззрения » Нового времени. Государство им определяется как « совершенный союз свободных людей, заключенный ради соблюдения права и общей пользы». Сам принцип договора диктуется естественным правом, ибо, замечает Гроций , необходимо, чтобы между людьми существовал какой-нибудь порядок соблюдения взаимных обязательств. В этой связи Гроций приводит высказывания ряда авторов (Аристотеля, Цицерона, Сенеки, Плутарха, Тертуллиана и др.) о роли согласованного общего мнения в деле решения социальных проблем в связи с осуществлением естественного права каждым. Специальное внимание Гроций уделяет вопросу о праве подданных сопротивляться действиям власти , «противным естественному праву и божественным заповедям». Взгляды Гроция о естественном праве и государстве как союзе, создаваемом ради соблюдения права, использовались и развивались Дж. Локком, Ж.-Ж. Руссо, Т. Джефферсоном и другими мыслителями для обоснования идей о неотчуждаемых естественных правах и свободах личности , о праве подданных свергнуть несправедливое правительство, об О. д. как проявлении суверенитета народа, о конституционно-правовом оформлении государства и ограничении его власти, о господстве права и закона в условиях правового государства .
У Т. Гоббса естественное право человека оказывается причиной «состояния войны всех против всех», ибо каждый в отсутствие общей власти имеет право на всё. В этом и состоит, согласно Гоббсу, суть естественного права и естественной свободы. Гарантировать мир и безопасность может лишь власть, держащая людей в страхе и направляющая их действия к общему благу. Такая власть может быть установлена лишь путем сосредоточения всей силы в одном человеке или собрании людей, сводящих все воли участников договора в единую волю. «Государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех так, как считает необходимым для их мира и общей защиты». Образование государства знаменует переход всего общества от естественного состояния к гражданскому, государственному. У власти есть предел: среди неотчуждаемых прав человека Гоббс называет право сопротивления тем, кто посягает на его жизнь и здоровье; никакой договор не может осязать человека обвинять себя и сознаваться в предъявляемом обвинении, воздерживаться от пищи, отказываться пользоваться водой, воздухом, лекарствами и другими необходимыми для жизни вещами.
Для Дж. Локка естественное состояние не противоречит гражданскому. Естественное состояние общества содержит в себе внутренние регулятивы. Более того, на законах природы основываются и все гражданские законы. Лишь неудобства естественного состояния, связанные с тем, что человек должен быть одновременно и судьей, и законодателем, и исполнителем закона, вызвали О. д. к жизни. О. д. не заключается с соседними государствами, поэтому отношения с ними регулируются на основании естественного права, опираются на благоразумие и мудрость.
Иная интерпретация О. д. обнаруживается у Ж.-Ж. Руссо в трактате «Об общественном договоре». О. д. дает государству неограниченную власть над всеми его членами как участниками соглашения. Эта власть, направляемая общей волей, есть единый, неделимый, неотчуждаемый суверенитет народа. Для Руссо О. д. — это не договор «каждого с каждым», как считал Гоббс. О. д. — это договор между каждым и сувереном. У Гоббса обязательства берут на себя в основном подданные. У Руссо обязательства взаимные. Кроме того, суверен — особая, условная фигура, он носитель общей доли, коллективного интереса. Так, по мнению Руссо, народ посредством суверена сам осуществляет свою власть в обществе. Для Гоббса О. д. нерушим и вечен, Руссо считает возможным его расторгнуть или пересмотреть.
Теория О. д. повлияла на представления Канта , Фихте о праве и государстве. Вместе с тем уже в XIX в. возникает критика этой теории. Оппозиция «естественное искусственное», реализующаяся в целом в теориях О. д., рассматривающих гражданское общество как совокупность атомизированных индивидов, держащихся вместе силой государственного принуждения, подвергается сомнению. Общество имеет свои законы, Считал О. Конт , независимо от условных соглашений, договоров между людьми. Государство — лишь часть сложного механизма социальной регуляции. Теория О. д. оказала влияние на современные концепции «меняющегося естественного права» человека, статус которого в постиндустриальном обществе определяется функционально-ролевыми отношениями «по соглашению». Теория О. д. в настоящее время не является основным теоретическим принципом объяснения государственно-правовых отношений. Однако нравственный пафос, ей присущий, не утратил практического значения и сейчас.
Реферат по теме
« Теория общественного договора »
По дисциплине « Политология».
Выполнила студентка гр. С-64:
Филиппова И.В.
Преподаватель:
Лундин Ю.А.
Москва 2007
1. Введение: основные теории происхождения государства
2. Понятие теории общественного договора
3. Трактовки теории общественного договора
3.1 Эпикур
3.2 Г. Гроций и Т. Гоббс
3.3 Спиноза
3.4 Дж. Локк
3.5 П. Гольбах
3.6 Ш. Монтескье
3.7 Ж. Руссо
3.8 И. Кант
4. Заключение
5. Список литературы
1. Основные теории происхождения государства.
Чтобы понять содержание теорий общественного договора и их место в
развитии взглядов на происхождение общества и государства, необходимо
кратко перечислить некоторые из известных концепций, в которых рассматриваются данные вопросы.
По мнению Платона, общество и государство существенно не различались
между собой. Государство было формой совместного поселения людей, обес-
печивающей защиту совместных интересов, территории, поддержание поряд-
ка, развитие производства, удовлетворение повседневных нужд. У Аристотеля впервые появляется четкое разделение понятий общества и
государства. Он полагал, что государство воплощает в себе систему отношений особого типа - отношений господства и подчинения, которые он назвал политическими. Изучив различные формы государственного устройства
древнегреческих полисов, он предложил в качестве идеальной так называемую политию, т.е. государство, в котором органически переплетались черты монархии, аристократии и демократии.В средневековой Европе прочно утвердилось мнение о том, что государство есть результат творения бога, своеобразный договор бога и человека. Такой взгляд на происхождение государства называют теологическим.В XVII - XVIII вв. появляются теории, позже объединенные понятием теорий общественного договора. Подробно о них пойдет речь дальше. Эти теории, имевшие различные модификации, оказались чрезвычайно популярными и ныне сохраняют свое значение.
Одной из других теорий происхождения государства, имевших большое значение
в развитии человечества, можно назвать марксистскую теорию. Ее сторонники происхождение государства видят в классовой борьбе. Чтобы враждебные классы "не пожрали" друг друга, нужна сила, которая будет поддерживать порядок в обществе. Эта сила, защищая интересы господствующего
класса, будет держать в повиновении классы эксплуатируемые.
2. Понятие теории общественного договора.
Перейдем к теме данной работы – теориям общественного договора.
Основой этих теорий является положение о том, что государству предшествовало естественное состояние человека. Условия жизни людей и характер человеческих взаимоотношений в естественном состоянии представлялись не однозначным образом. Гоббс видел естественное состояние в царстве личной свободы, ведущей к "войне всех против всех"; Руссо считал, что это есть мирное идеалистическое первобытное царство свободы; Локк писал, что естественное состояние человека - в его неограниченной свободе.
Сторонники естественного права считают государство результатом юридического акта - общественного договора, который является порождением разумной воли народа, человеческим учреждением или даже изобретением. Поэтому данная теория связывается с механическим представлением о происхождении государства, выступающего как искусственное произведение сознательной воли людей, согласившихся соединиться ради лучшего обеспечения свободы и порядка.
Некоторые идеи о договорном происхождении власти возникли еще в древности (ранний буддизм, учение Мо-Цзы ), имели место в философии Эпикура (341–270 гг. до н. э. ) и Тита Лукреция Кара (99–55 гг. до н. э. ), его последователя. Однако основной период разработки теории общественного договора лежит между публикацией «Левиафана» Гоббса (1651 г . ) и трудом Канта «Метафизические элементы справедливости» (1797 г . ). Сторонниками этой теории были Гроций, Спиноза, Локк, Руссо. В России ее представителем был Александр Николаевич Радищев (1749–1802 гг. ). Она оказала серьёзное влияние на формирование политического мировоззрения декабристов (демократическая трактовка идей Общественный договор содержится в «Русской правде» П. Пестеля). Оспаривая идеи божественного происхождения государства и права, Радищев считал, что государство возникает не как результат некого божественного провидения, а как следствие молчаливого договора членов общества в целях совместной защиты слабых и угнетенных. Государство, по его мнению, "есть великая махина, цель которой есть блаженство граждан".
3. Трактовки теории общественного договора.
3.1 Эпикур
Одной из первых, дошедших до нас, была трактовка государства как результата договора между людьми была выдвинута древнегреческим мыслителем Эпикуром (341-270 гг. до н. э.). С его точки зрения обществу и государству предшествует «война всех против всех», и полная анархия, люди прибывали в состоянии неограниченной личной свободы. Ею они и решили поступиться в пользу государства, чтобы прекратить анархию, обеспечить безопасность, личные права и частную собственность.
3.2 Г . Гроций и Т. Гоббс
Во главе естественной школы права стояли Т. Гоббс и Гроций.
Концептуализация теории общественного договора начинается с итальянского мыслителя Гуго Гроция (1583-1645) - одного из ранних творцов "юридического мировоззрения" нового времени. Государство им определяется как "совершенный союз свободных людей, заключённый ради соблюдения права и общей пользы". Сам принцип договора диктуется естественным правом, ибо, замечает Гроций Г., необходимо, чтобы м. людьми существовал какой-нибудь порядок соблюдения взаимных обязательств. В этой связи Гроций Г. приводит высказывания ряда авторов (Аристотеля, Цицерона, Сенеки, Плутарха, Тертуллиана и др.) о роли согласованного общего мнения в деле решения социальных проблем в связи с осуществлением естественного права каждым. Специальное внимание Гроций Г. уделял вопросу о праве поданных сопротивляться действиям власти, "противным естественному праву и божественным заповедям". Взгляды, Гроция Г. о естественном праве и государстве как союзе, создаваемом ради соблюдения права, использовались и развивались Локком Д., Руссо Ж.-Ж., Джефферсоном Т. и др. мыслителями для обоснования идей о неотчуждаемых естественных правах и свободах личности, о праве подданных свергнуть несправедливое правительство, об общественном договоре как проявлении суверенитета народа, о конституционно-правовом оформлении и ограничении власти государства, о господстве права и правового закона в условиях правового государства. В Англии Локк отталкиваясь от пессимистичной теории Гоббса, стал склоняться к интерпретации естественного состояния как равенства и свободы индивидов. Во Франции Монтескье считал, что естественные законы представляют собой досоциальное явление, а потому стоят выше религии и государства, а Руссо доказывал, что именно “дикарь является носителем добродетели благодаря своей изолированности от цивилизации”. Идеи Гоббса оказываются, поэтому источников различных интерпретаций общественного договора. Этот мыслитель впервые использовал достижения новой физики (Коперника, Кеплера, Галилея) для изучения общества. Геометрический метод, основанный на математических расчетах, гораздо более доказателен, чем сочинения моралистов предшествующего времени. Согласно данному подходу, процесс познания идет от чувственных данных к основополагающим принципам, от установления причин явлений к пониманию их действия. Появляется возможность рассмотрения общества как определенного механизма, подчиненного известным законам в своем функционировании.
Таким образом, теория Гоббса имеет много общего с ведущими направлениями современной социологии, в частности теории систем и структурно-функциональной школой в объяснении феноменов общества и государства, с чем связан особый интерес к данному мыслителю в современной науке. Учение Гоббса изложено им в трех трудах - “Основы философии” (1642 г.), “Левиафан, или природа, форма и власть правительства” (1651 г.), а также, отчасти, “Бегемот” (1668 г.), в которых была дана социологическая теория, являющаяся в значительной степени результатом анализа событий Английской революции и диктатуры Кромвеля. Можно сказать, что учение Гоббса - это анатомия революции, написанная ее убежденным противником. “Я, - пишет Гоббс, обращаясь к современникам и потомкам, - сделал это для того, чтобы, измеряя справедливость ваших замыслов не словами или советами частных лиц, а законами государства, вы не позволили в дальнейшем честолюбивым людям проливать вашу кровь ради приобретения ими власти. Я надеюсь научить вас предпочитать наслаждение настоящему положению вещей, хотя оно и не является наилучшим стремлением к тому, чтобы в результате войны, после того, как вы будете убиты или состаритесь, другие люди в ином веке имели лучшее государственное устройство”. Главной проблемой, которую он стремится решить, становится возникновение и природа гражданской смуты, а также пути ее преодоления, причины появления из ее недр авторитарного режима. Отправной точкой размышления служит Гоббсу природа индивида как первичного элемента общежития. Человек является существом с двойственной природой: с одной стороны, он является физическим телом (и в этом отношении служит объектом изучения общественных наук), с другой составляет часть государства, “политического тела”, в котором выступает в качестве гражданина. Эта вторая сторона его природы изучается особыми разделами философии - этикой, толкующей права и склонности человека, и политикой, исследующей гражданские обязанности индивида. Согласно логике номиналистского подхода, который он последовательно обосновывает, Гоббс видит свою задачу в создании на этой основе единой концепции общества, из которой путем дедукции выводятся основные понятия - естественное состояние, общественный договор и государство. Взгляд Гоббса на естественное состояние человечества принципиально отличается от предшествующих теологических концепций, во-первых, отрицанием гармонического характера этой эпохи, во-вторых, противопоставлением вечных и неизменных принципов естественного права реальной практике взаимоотношений между людьми, и, в-третьих, подчеркиванием изначальной индивидуалистической природы человека. Различая естественный закон (общие правила, основанные на разуме) и естественное право (вытекающее из природы право силы), Гоббс фактически ставит перед собой только одну проблему - как дать реализоваться первому и по мере возможности исключить действие второго. Естественные законы имеют божественный характер, мудры, вечны и неизменны, а то, что они предписывают или запрещают, никогда не может быть отменено. Общий смысл этих законов, соответствующих неизменным началам разума и справедливости выражается известной заповедью - не делай другому того, чего ты не хочешь, чтобы сделали тебе. К числу таких законов относятся фактически этические нормы поведения. Важнейшим из них являются необходимость стремиться к миру пока это возможно, рассматривать других людей как равных себе, поддерживать нерушимость права, верность соглашениям и неприкосновенность посредников на переговорах, независимость судей и т.д.
Действие этих законов может меняться в зависимости от обстоятельств, но они всегда будут соответствовать природе разума, а отступление от них будет караться судом совести. В свою очередь, естественное право человека, вытекающее из его эгоистической природы, дает ему возможность делать все, что угодно, и против кого угодно ради своей пользы. Каждый является судьей самому себе и для достижения своих целей использует те средства, которые он считает возможным использовать. Поэтому в естественном состоянии господствует полная анархия - постоянная война всех против всех, которая не может завершиться чьей-либо окончательной победой (в подтверждение чему Гоббс указывает на нравы древних племен и американских индейцев). В принципе люди ненавидят и боятся друг друга, а главное чувство, которое ими владело - это страх. Поэтому основным движущим мотивом их поведения является самосохранение. Решение проблемы он видит в преодолении деструктивного индивидуализма естественного состояния путем заключения общественного договора, когда свобода индивида приносится в жертву его главной потребности - в самосохранении.
При этом Гоббс исходит из чисто юридической трактовки договора как соглашения двух и более сторон, о соблюдении взаимных обязательств, порядке и сроках их исполнения.
Общественный договор носит фундаментальный и длительный характер, охватывая всех индивидов. Люди объединяются в общество и заключают между собой договор из страха друг перед другом и для создания суверенной власти, которая бы поддерживала состояние равновесия. Договор прекращается с исчезновением этой власти и в результате отречения монарха, захвата государства врагами, пресечения королевского рода. Расторжение договора допускается лишь в одном случае - когда он перестает соответствовать главной цели своего существования - обеспечению безопасности общества. Такая ситуация возникает, когда государство вместо защиты индивида начинает угрожать его жизни, лишая его тем самым права на самосохранение. Гоббс, таким образом, создал совершенно новую интерпретацию договорной теории, использовав ее для апологии сильного и даже тиранистического государства. Его теория естественного состояния, в отличие от предшествующих, исходит не из того, чем люди когда-то были в древности, а стремится объяснить то, чем они могут стать потенциально, если исключить вмешательство в их жизнь авторитарной государственной власти. Поэтому, хотя Гоббс и использует терминологию договорной теории, он сформулировал новую ее модификацию, стоящую, по мнению ряда исследователей, вне основного течения политической мысли.
Основным его вкладом в длительной перспективе признается, исходя из этого, не разработка теории общественного договора, а четкое изложение принципа суверенитета и отношения между суверенной властью и правом. В отличие от так называемых общественных животных (муравьев, пчел и т.д.) для которых свойственно согласие стремлений,говорит Гоббс, человеческое общество характеризуется единством воли. Это единство позволяет говорить о гражданском обществе или государстве как о едином лице, в котором воплощается общая воля. На основании согласия многих людей, действующих под влиянием страха, эта общая воля предстает как воля их всех. Таким образом, Гоббс видит в общей воле некоторую абстрактную конструкцию, отличной от простой совокупности индивидуальных воль и этим сильно напоминающую ее последующую трактовку Руссо, который многим обязан английскому мыслителю. Масса людей, стоящих вне государства и представляющая его правителя (будь то собрание или один человек) неспособна самостоятельно выражать свою волю. Поэтому начальной стадией образования всякого государства следует считать согласие большинства людей на его создание путем взаимного отказа от части своих прав в пользу суверена. Образование государства происходит по Гоббсу следующим образом: многочисленные естественные лица объединяются в гражданское лицо либо под влиянием страха (в ходе завоеваний), либо в надежде на защиту. В первом случае возникает деспотическое или патримониальное государство, во втором - политическое. Однако в обоих случаях для выполнения основного условия общественного договора (сохранения безопасности подданных) суверен должен обладать всей полнотой власти. Отсюда следует важный вывод, который можно было бы определять как закон неделимости суверенитета. Тот, кто обладает верховной властью, стоит над законом, ибо он творит его сам. Он имеет право на собственность граждан, поскольку она вообще возможна только при условии ее защиты от посторонних посягательств со стороны государства. Он держит в своих руках меч войны и правосудия, назначает и смещает должностных лиц и слуг государства, наконец, дает оценку различным учениям. Гоббс сравнивает государство с библейским чудовищем - Левиафаном, стремясь подчеркнуть безграничность и абсолютный характер его власти, опирающейся не на право, а на силу. В то же время, сравнивая государство с человеком, он отмечает, что властитель - это его душа, ибо только благодаря властителю государство приобретает единую волю, подобно тому, как человек имеет ее благодаря душе. Суверенитет для Гоббса тождествен с абсолютной властью и предполагает абсолютное подчинение ей. Общая воля или воля государства не связана гражданским законом или обязательствами по отношению к отдельным гражданам, которые должны беспрекословно выполнять веления высшей власти. Свобода личности - относительное понятие. Согласно математическому определению Гоббса, свобода - “есть не что иное, как отсутствие препятствий к движению. Следовательно, вода, заключенная в сосуд, несвободна, если же сосуд разбит, она освобождается. Большей свободой располагает тот, кто содержится в просторной темнице, чем тот, кто заключен в темнице узкой”. Следуя этой логике, можно прийти к выводу, что свобода есть лишь право выбирать степень и способ ее ограничения. В истории политической мысли доктрина Гоббса традиционно интерпретировалась как теоретическое обоснование абсолютизма нового времени. Для этого, как мы видели, есть существенные основания. Важно, однако, отметить, что учение Гоббса в равной мере может быть интерпретировано и в пользу демократического порядка правления. Исторический процесс привел к тому, что суверенитет сконцентрировался в руках парламента, а сам парламент стал представлять не только интересы узкого привилегированного слоя, но и масс населения. Для такой трактовки учения Гоббса можно найти некоторые основания в его концепции форм правления. Следуя изложенной выше теории суверенитета, Гоббс резко критикует тезис античных авторов (прежде всего Аристотеля) о разделении всех форм правления на правильные и неправильные. По его мнению, это просто различные (более или менее пристрастные) названия одних и тех же форм правления, причем нельзя установить принципиальной разницы, например, между монархией и тиранией (чем сводится на нет оценка правления с позиций его законности). Бессмысленно говорить и о смешанных формах правления, ибо суверенитет неделим. По этой же причине однозначно отвергается концепция разделения властей, реализация которой на практике, например, в смешанной монархии Аристотеля, ведет к закреплению различных функций за определенными социальными группами: власть устанавливать законы - за всеми гражданами, денежное обложение - за частью народа, суд - за магнатами, а решение вопроса о войне и мире - за монархом. Коренным недостатком такого разделения властей, считает Гоббс, является то, что в лучшем случае оно практически бесполезно, но зато в худшем (при возникновении конфликта) ведет к углублению и оформлению раскола в обществе, результатом которого может стать распад общественного договора - гражданская война, т. е. фактическое возрождение естественного состояния с его анархией и войной всех против всех. Гоббс поэтому считает разумным лишь унитарное правление, формы которого он классифицирует по числу лиц, стоящих у власти, на демократию (где верховная власть принадлежит собранию всех граждан), аристократию (где она концентрируется в руках лучших людей или оптиматов) и монархию (где правит один человек), причем во всех случаях монополия на власть остается у какого-либо одного института. Проводится сопоставление трех форм власти с точки зрения их эффективности. Демократия, по мнению Гоббса, особенно неэффективный и дорогой способ правления, поскольку она отвлекает от работы большое число людей, осуществляется с помощью многочисленных партий и их вождей - честолюбивых демагогов, рвущихся к власти ценой раскола общества и угрозы гражданской войны. Все симпатии мыслителя на стороне твердой монархической власти, наиболее соответствующей подлинным интересам народа. Смена форм правления объясняется последовательной передачей власти от более представительной группы правителей менее представительной и, наконец, одному человеку, т.е. процессом ее концентрации. В истории мысли отношение к Гоббсу было прямо противоположным, однако никто неможет отрицать его огромного влияния.
Материал из Википедии - свободной энциклопедии
Общественный договор (социальный контракт) - социально-экономическая теория, объясняющая происхождение гражданского общества , государства , права , как результат соглашения между людьми. Понятие общественного договора подразумевает, что люди частично откажутся от суверенитета и передадут его правительству или другой власти, чтобы получить или поддержать общественный строй через господство права. Общественный договор означает соглашение управляемыми на наборе правил, по которым ими управляют.
Теория общественного договора сформировала главный принцип в важной исторической идее, что легитимный государственный орган должен быть получен из согласия управляемых. Исходное положение для большинства этих теорий - эвристическое исследование условий человеческого существования, отсутствующих в любом организованном общественном строе, которые обычно называют «естественным состоянием». В этих условиях действия человека связаны только с его личной властью, ограниченной совестью и без противодействия. Из этого общепринятого исходного положения различные сторонники теории общественного договора по-разному пытаются объяснить, почему в разумном личном интересе человека добровольно отказаться от свободы, которой каждый обладает в естественном состоянии, чтобы получить преимущества политического порядка. Томас Гоббс (1651), Джон Локк (1689) и Жан-Жак Руссо (1762) являются самыми известными философами теории общественного договора. Однако, они сделали очень отличающиеся выводы из этого исходного положения. Гоббс защитил авторитарную монархию , Локк защитил либеральную монархию, в то время как Руссо защитил либеральный республиканизм . Их работа обеспечила теоретическую основу конституционной монархии , либеральной демократии и республиканизма . Общественный договор использовался в Декларации Независимости как символ соблюдения Демократии , и позже был возрождён мыслителями, такими как Джон Роулз .
Общий взгляд
Согласно Томасу Гоббсу, человеческая жизнь была бы «опасной, жестокой и короткой» без политической власти. Без неё мы жили бы в естественном состоянии, где у каждого есть неограниченные естественные свободы, включая «право на все» и, соответственно, свободу вредить всем, кто угрожает нашей собственной жизни; была бы бесконечная «война всех против всех» (Bellum omnium contra omnes). Чтобы избежать этого, свободные люди устанавливают политическое общество, то есть гражданское общество через общественный договор, в котором каждый получает выгоду от гражданских прав взамен подчинению гражданскому кодексу или политической власти.
Нарушение общественного договора
Общественный договор и полученные при этом гражданские права не являются естественными правами , не фиксируются навсегда. Скорее сам договор это способ достижения результата - пользы для всех - и (согласно некоторым философам, таким как Локк или Руссо) который будет законным до той ступени, пока находит общий интерес («общее желание» у Руссо). Поэтому, когда в договоре обнаруживаются недостатки, он повторно обсуждается для изменения положений, используя такие средства, как выборы или законодательный орган. Локк доказал, что существует право на восстание в случае договора, приводящего к диктатуре .
Когда кто-то захочет нарушить гражданские права , исходящие из обязательств общественного договора, например, совершая преступления или отказываясь от своих прав, то остальная часть общества защитит себя от действий таких лиц. Быть членом общества означает взять на себя ответственность за соблюдение правил, наряду с угрозой наказания за нарушение их. Таким образом, общество работает «взаимным принуждением, взаимно договоренным» (Хардин, 1968).
Предыстория
Классическая мысль
Джон Локк. Два трактата о правлении (1689)
Различие концепций общественного договора Джона Локка и Гоббса состоит в нескольких положениях, но главная идея, что люди в естественном состоянии с готовностью объединяются для формирования государства, сохранилась. В отличие от Гоббса, Локк считал, что человек в естественном состоянии морально менее ограничен в своих действиях, но признавал, что люди жили бы в страхе друг перед другом. Локк полагал, что частные лица согласились бы сформировать государство, обеспечивающее «нейтральное судейство», которое бы защищало права на жизнь, на свободу и на собственность тех, кто бы жил в пределах этого государства. В то время как Гоббс приводил доводы в пользу почти абсолютной власти, Локк утверждал в своём Втором трактате о правлении, что законы могут быть законными, только если они направлены на достижение общего блага . Локк также полагал, что люди будут действовать справедливо только в группах, и что у всех людей есть естественные права.
Жан-Жак Руссо (1762)
В своём влиятельном трактате «Об общественном договоре», Жан-Жак Руссо (1712-1778) изложил другую версию теории общественного договора, основанную на народном суверенитете . Хотя Руссо писал, что, возможно, в то время британцы были самые свободные люди на земле, однако он не одобрял их представительного правительства . Руссо полагал, что свобода была возможна только там, где было прямое правление народа в законодательстве, где народный суверенитет был неделим и неотделим. Граждане должны по крайней мере в некоторых обстоятельствах быть в состоянии вместе избирать основные нормы, по которым они будут жить, и быть в состоянии пересмотреть эти нормы позже, если они захотят это сделать - то, что британский народ в целом не мог делать.
Поль Анри Гольбах
Александр Николаевич Радищев
Сопоставление трёх основных теорий Общественного договора
| Когда нет государства:
естественное состояние людей |
Ради чего был заключён общественный договор | Что дал институт
государства народу |
|
| Томас Гоббс
(Левиафан ) |
война всех против всех | безопасность | защита жизни каждого |
| Джон Локк
(Второй трактат о гражданском правлении ) |
у каждого есть естественные права (свобода и частная собственность) |
свобода | свобода
и частная собственность |
| Жан-Жак Руссо
(Об общественном договоре ) |
каждый поступает в соответствии со своими личными интересами |
безопасность и демократия | общественная польза |
Критика общественного договора
Многие выступают против либертарианской идеи о том, что налогообложение - одна из форм агрессии на основании общественного договора. В частности, сторонники большинства теорий общественного договора воспринимают налоги как финансовую сделку с партнёром, а налоговых чиновников правительства как субъектов (неявных) договора с членами общества с целью разрешения общих трудностей. Тем не менее, Герберт Спенсер утверждает: «Если каждый человек волен делать то, что желает, не нарушая при этом равную свободу любого другого человека, то он волен отказаться от связи с государством - отказаться от предлагаемых им услуг защиты и бойкотировать выплаты на их обеспечение. Само собой разумеется, что подобным поведением он ни в коей мере не ущемляет свободу других людей, его позиция пассивна, а оставаясь пассивным - он не может стать агрессором. Не менее очевидно, что он не может быть принужден к дальнейшей поддержке одной из политических корпораций без нарушения нравственного закона; ибо гражданство предполагает уплату налогов, а забирать имущество человека против его воли, является нарушением его прав». Некоторые сторонники теории общественного договора утверждают, что человек обязан придерживаться этого самого «общественного договора», оставаясь в пределах государства. Опровержения этой точки зрения часто основываются на том, есть ли реальный выбор с возможностью «выйти из игры». Одним из возможных препятствий может быть то, что покинуть страну может быть трудным и требующим жертв делом, особенно в случае контролируемых государством границ (посредством пограничников с собаками и колючей проволоки). Другой взгляд на этот вопрос заключается в том, что договор - это нечто, принимаемое добровольно. А законы государства, по определению, обязательны к выполнению всеми гражданами в принудительном порядке. Подобное состояние, с этой точки зрения, можно сравнить с мафией - люди якобы добровольно платят ей за «крышу», но де-факто они это делают по принуждению. Другие либертарии отмечают, что поскольку все территории на планете находятся под юрисдикцией того или иного государства, то человек не может покинуть одно государство, не приняв правил другого, и, следовательно, покинуть зону действия общественного договора возможно разве что если вы решите жить в океане . Сторонники теории общественного договора, с другой стороны, утверждают, что выбор одного из многих контрактов, приемлемый с либертарной точки зрения, практически трудно осуществим. Например, если частная корпорация, контролирующая водоснабжение в регионе (см. «Монополия »), и недовольные ей жители района не смогут прийти к соглашению по созданию нового участника на этом рынке, то отмена контракта с корпорацией будет означать, фактически, что человеку придётся уехать из этого региона. Таким образом, утверждают критики, контракт с монопольной водной корпорацией очень похож на общественный договор.
Вдохновляясь такими соображениями, некоторые минархисты предлагают устанавливать общественный договор (и налоги) только на местном или региональном уровне, чем меньше, тем лучше, поскольку, например, покидание района менее обременительно и гораздо лучше в плане сохранения свободы выбора, чем эмиграция из страны. Такая система также вносит элемент конкуренции между различными налогами, к которым монополистическое центральное правительство не имеет отношения. С другой стороны, эта система также затрудняет проведение каких-либо крупных общественных проектов, так как для подобного необходимо явное соглашение между различными региональными органами власти. Дополнительной проблемой будет и ограничение осуществления крупномасштабных общественных проектов лишь теми, что имеют широкую поддержку, возможно, консолидированную через одну из надгосударственных организаций (ООН , Евросоюз , НАФТА , НАТО). Кроме того, в отсутствие централизованного управления налогообложением эта система также позволяет создание «налоговых убежищ»: если в определённом регионе нет или почти нет местных налогов, многие богатые люди из соседних регионов могут переезжать туда, тем самым лишая налоговых поступлений регионы их прежнего местожительства, где это богатство было обретено. Хорошо это или плохо - каждый решает сам, в зависимости от своих политических взглядов.
Конечно, существование общественного договора, равно как и существование принципа ненападения, само по себе предмет спора между сторонниками разных политических идеологий и взглядов. Многие либертарии утверждают, что договор не может существовать без сознательного и добровольного согласия всех участников. Известным сторонником этой точки зрения был американский анархист-индивидуалист Лисандр Спунер , основывая принцип ненападения на естественном праве . Спунер считал, что факт угрозы применения насилия со стороны правительства в отношении тех, кто не платит налоги, делает нелегитимным любой общественный договор - так как законные договоры могут быть сделаны только в отсутствие принуждения (то есть они должны быть добровольными).
Другие утверждают, что общественный договор действительно может существовать, но это именно что негласный договор между людьми - придерживаться принципа ненападения; из их аргументации следует, что налогообложение, таким образом, очевидно нарушает общественный договор. Например, анархист Пьер-Жозеф Прудон считал, что вместо договора между человеком и правительством «общественный договор представляет собой соглашение человека с человеком; соглашение, которое должно привести то, что мы называем обществом», к «отречению от любых претензий к управлению окружающими».
См. также
Напишите отзыв о статье "Общественный договор"
Отрывок, характеризующий Общественный договор
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г"ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег"тям, дьяволам, дать дог"огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг"ону пг"ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг"аны! точь в точь баг"аны! Пг"очь… дай дог"огу!… Стой там! ты повозка, чог"т! Саблей изг"ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг"емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг"аться – так дг"аться. А то чог"т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг"ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег" Миг"онов! Hexoг"oшo, на меня смотг"ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог"т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г"остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг"евосходительство! позвольте атаковать! я их опг"окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено, – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
